Колорадский жук: как мы с ним боролись во времена моего тинейджерства?
Нет, в деревне тоже — ничего. Жить можно. Только жук этот гадский. Все портит. А на вид-то он… Такой симпатяга. Небольшой, с нынешний полтинник, пузатенький полуколобок с десятком черных полосок на желтой спинке. По пять на каждом надкрылье.
— Колобок Арбузович, я тебя съем…
Найти бы кого, кто б его захрумкал с аппетитом. Так попробуй… Нет таких охотников. Птицы жука не клюют. Куры-дуры и те — отворачиваются. Хотя… Не такие уж они и дуры. Он же, одно имя — вредитель! Нет чтобы поел, переварил и… Ну, это… Наружу! Так нет сидит, как сыч насупился и копит, ко-оопит… Эти, как их… Алкалоиды! Алкалоиды-соланины, которые мал-мало, но есть в стеблях и побегах как картофеля, так и других, поедаемых жуком пасленовых. Вот он берет и… Из вредности! Точно, из вредности это «мал-мало» накапливает в организме прямо до неприличной концентрации. А что алкалоиды, что соланины — большинство зверья не ест. И куры — не исключение.
Говорят, цесарка жука этого хавает. Да где ж те цесарки? У нас сроду никто в округе их в хозяйстве не держал.
Да и не в жуке проблема. Не столько он, сколько личинка его проклятущая. Самого непрошеного колорадского гостя на той картофельной ботве хорошо если десятка три-четыре со всего огорода наберешь. Много ли они съедят? И собрать его… Раз, два — дело в шляпе.
Зато личинки этой… Море. Оранжево-желтое море. Выходишь на огород, а он не зеленый. Морковного такого цвета, через который кое-где и так, не сильно бросаясь в глаза, проглядывает зеленым картофельная ботва.
И что делать? Они ж за день, гады, все сожрут. Как тогда картошка в земле вырастет, если листьев на поверхности уже нет?
Дустом бы их всех. ДДТ этим. Или — гексахлораном. Так нельзя. Жук и личинки подохнут, конечно, да отрава-то никуда не денется. В почву уйдет. А оттуда уже — в картошку. Выкопаем ее, отварим… И сами все, как тот жук. Потравимся к черту…
Оно, конечно, можно и без химии. Колорад страсть как не любит разные запахи. Типа настоя полыни, если ее заварить крутым кипятком и дать настояться с сутки. То же самое можно сделать и с луковой шелухой. Или чистотелом. Или… Листьев одуванчика отварить. Да побольше… Побольше!
Вот только запах… Он же выветривается. Чуть ветерок дунул и… Нет его, запаха этого. Да и голод не тетка. Как оголодает жучара, чихнет на ненавистный ему запах аж два раза, да и полезет на грядки огородные.
Потому… Не придумали тогда еще другого способа. Все село так: позавтракали и — на огород. Там встали цепочкой в начале картофельной посадки, каждому по рядку, не пропуская, и пошли.
В левой руке — литровая банка с налитым в нее на четверть керосином. Правой, как какую ягоду, собираешь с листьев картофельного куста густо облепивших его небольших, сантиметра в полтора, черноголовых личинок желто-морковного цвета с двумя рядками темных точек по бокам. Как куст очистишь и до того как перейти к следующему, надо еще посмотреть, что там под листьями творится. Жук, он же тоже — соображает. Мудрый! Чтобы яйца не спеклись под жарким солнышком, колорад их в тенек, с тыльной стороны откладывает.
Банку с собранными личинками — на землю, рядом с кустом, и, придерживая его высвободившейся рукой, второй аккуратно заворачиваешь листья, смотришь — что там? Есть. Вот она, жучиная кладка. Небольшое пятно продолговатых, желто-оранжевых яиц. Лист с ними отрываешь и тоже — в банку.
Теперь можно к следующему кусту, где все — по-новой, в той же последовательности. Личинки. Яйцекладка. И дальше. Опять личинки. Кладка. Взрослый жук? Туда же. В банку! Поплавай, в керосинчике. Что, не нравится? А зачем нашу картошку хаваешь? Ты ее сажал? Окучивал? Полол?!
И так — до самого конца длинной картофельной посадки. На другом крае огорода развернулись. Снова стали цепочкой, каждому по рядку, без каких пропусков, и — в обратном направлении.
Туда. Обратно. Туда… Чтобы весь огород пройти, не пропустив ни одного кустика. Как банка наполнится личинками и яйцами, можно вылить все ее содержимое в специально выделенную для этих целей старую алюминиевую молочную флягу. Вылить и крышку закрыть на фиксатор. Чтобы не уползли, гады. Посидите там, в темноте! Подумайте. Осознайте…
Только им это не урок. Вечером открываешь флягу, а они там копошатся. И керосин им нипочем. Вот что с ними делать?
У деда разговор короткий:
— Жечь. Жечь их…
Ну, за нами дело не станет. Спички где? Старый номер «Сельской жизни» скрутил жгутом. Поджег. Подождал, пока разгорелось и — туда, во флягу! Ф-фу-ух, вспыхнул керосин, зашумел, запрыгал своими язычками, пытаясь выбраться из тесной фляги на простор огорода. Ку-уда? Сидеть! Но палка, чтобы в случае чего захлопнуть крышку, — наготове…
Только то — вечером, а сейчас… Налил в банку новую порцию керосина и снова — к картошке. До обеда надо ее всю очистить от проклятого жука. В самое пекло — какая работа? А не успеть обобрать от личинок и кладки огород за эти полдня, так и толку никакого от той работы. Переползут все те, кого не собрали, на уже очищенную часть. Начинай все с самого начала…
Правда, если и до обеда все сделать… Есть ли в том какой толк? Позавчера уходили с повеселевшего, облегченно вздохнувшего, зелененького огорода. А утром следующего дня встали… Батюшки светы… Он опять — морковный! Весь… Весь в личинках!
И сегодня… Опять, что ли, после завтрака на огород?.. Леска на удочках уже высохла! И рыбы в реке плавают. Посмеиваются…
Конечно, нынче уже не то. И не так. Ранцевый опрыскиватель — почти в каждом хозяйстве. А как нет, так и у соседа его позычить — не заборонено. Но…
Не стал оттого легче труд тех людей, что и сегодня в поте лица своего — на земле. И колорадский жук никуда не делся. Не ушел с наших полей. И ценовые ножницы, как овечку, стригут доходы, которых и так нет. И Евросоюз под боком. Так и норовит подбросить что-то свое. Налетай, подешевело, мол… С чего бы только?
Но не к тому я тут расписывал, чтобы плакаться. На земле этим заниматься некогда. Она, родимая, ждать не будет, пока засупонишь, да запряжешь. Пришло время — паши. Сей. Как бы трудно и тяжело не было — паши. Хлеб — он всему голова.
Об этом я сегодня. Чтобы не забывалось в суете будней и ежедневных забот — кто тут, у нас, голова. И почему — именно он.