Пражский сувенир, где ты? Часть 2. Биография К. Чапека

Талантливый писатель, журналист, драматург и фотограф Карел Чапек родился в 1890 году в маленьком курортном городе в семье врача. Он был третьим, последним и самым болезненным ребенком. Рассказы начал писать с 14 лет: вначале в соавторстве со старшим братом, затем сам.

Издавал литературный альманах, увлекался историей живописи, учился в Праге, затем в Берлине и Париже. Защитил диссертацию об эстетике изобразительного искусства. По состоянию здоровья не был призван в армию и короткое время работал гувернёром в графской семье. С 1921 года до своей смерти работал журналистом и культурно-политическим редактором в «Народной газете». Был драматургом пражского «Театра на Виноградах» и заключил брак с актрисой этого театра.

Активно занимался литературой с 1916 года. Ещё при жизни получил широкое признание как в Чехословакии, так и за ее пределами: был номинантом Нобелевской премии по литературе 1936 года, основателем и первым председателем Чехословацкого Пен-клуба (в 1925—1933), а с 1931 года членом Комитета Лиги Наций по литературе и искусству. В 1935 выдвигался на должность президента Международного Пен-Клуба Г. Уэллсом, его тогдашним президентом, но отказался от поста по причине болезни. Помимо литературы и журналистики снискал известность как фотограф-любитель (его книга фотографий «Дашенька, или Жизнь щенка» была самой публикуемой в межвоенной Чехословакии).

Чапек скончался от двустороннего воспаления лёгких, незадолго до полной немецкой оккупации Чехословакии. В конце своей жизни он близко сошёлся с чешскими коммунистами. Это послужило сигналом к фашистской травле. Не только книги Чапека запрещались к публикации, боялись произносить само его имя. Он был «официальный писатель» чешской власти, друг первого президента Чехословацкой Республики Томаша Масарика. Чапеку слали анонимки, угрозы, оскорбления. Смерть избавила его от застенков гестапо. Чего не смог избежать его брат Йозеф, замученный нацистами в концентрационном лагере.

Политическими пристрастиями Чапека попрекали до конца жизни. Припоминали все — и то, что он демократ, и то, что антифашист, и то, что друг Масарика. А Чапек старался не обращать на это внимания и создавал свои бессмертные новеллы, посвященные, казалось бы, обыденным вещам, но благодаря писательскому таланту преподнесённые ярко и необычно.

Чапек увлекался многими вещами. Помимо флоры и фауны, даже слыл экспертом в области ковроведения. В частности, коллекционировал ковры. Коврам посвящены замечательные рассказы «Редкий ковёр» и «Восток». Любил собак и кошек, да. Правда, воспитывать их не умел. Подробности изложены в «Минде, или О собаководстве» и в «Дашеньке, или Истории щенячьей жизни». Если судить по ним, истинными хозяевами жизни были усато-полосато-тявкающие, а номинант Нобелевской премии — скорее, послушным исполнителем их воли. И уж, конечно, нельзя не упомянуть об увлечении фотографией! Рассказ «Человек и фотоаппарат», посвящённый борьбе начинающего фотографа с непослушной техникой, актуален и по сей день.

За 22 года писательской деятельности Чапек создал 44 книги. Романы, пьесы, статьи, рассказы и сказки. Разумные, чуть лукавые, впечатляющие и душевные. Созданные бесконечно талантливым и глубоко больным человеком.

Даже те читатели, которые хорошо знакомы с книгами Карела Чапека, часто не знают, что он большую часть своей жизни был болен болезнью Бехтерева. Не знают, потому что он мужественно относился к ней и скрывал те трудности, которые у него возникали. Люди общались с ним больше четверти века, но только после его смерти они узнали от других, что у Чапека постоянно болел позвоночник — даже днем, причем часто боли были почти невыносимы. Он болел больше двадцати лет и даже ни разу не заикнулся, не то чтобы показал, что он болен…

Болезнь Карела Чапека началась еще перед Первой мировой войной. В воспоминаниях его сестры Гелены Чапековой «Мои любимые братья» описывается, как обоих ее братьев — Йозефа и Карела — должны были после начала войны забрать в армию. Йозеф страдал сильной близорукостью, поэтому мог быть освобожден от службы. Он и сестра Гелена стремились убедить Карела, чтобы тот симулировал ишиас, лишь бы он не забыл, «где у него, что должно болеть». Симулировать Карелу Чапеку было не нужно: «У меня и без того уже долго болит верхняя часть позвоночника, и чем дальше, тем сильнее…»

Гелена потом вспоминает: «В армию его не забрали, он не мог нормально двигать головой, и папа (отец их, Антонин Чапек, был врачом) послал его на обследование в больницу. Это было странное, почти не известное заболевание — последовали все новые и новые обследования, и сомнений не осталось — речь шла об исключительно редком заболевании…»

Супруга писателя Ольга Шайнпфлюг вспоминает, что Карел Чапек никогда не хотел говорить о своей болезни, а если уж и приходилось, то как можно меньше: «Сидит она где-то в позвонках и иногда вызывает страшную боль, она требует огромного терпения, но мы уже привыкли друг к другу и выдерживаем друг друга вполне сносно. Я научился считаться со своей болезнью, словно с частью своего тела, иногда бывает хуже, но бывают и дни, когда нам хорошо вместе… Нет, не жалейте меня, пусть со мной произойдет что угодно, но жалость — это то последнее, что я мог бы вынести… Мне противны мягкотелость и слабодушие. Мне противны выражения показной нежности и заботы…»

Лишь в редкие моменты он давал волю болезни; когда ему было очень плохо, то он меньше писал и читал, лежал, стыдясь, на своем диване и пытался объясниться, как человек, которого застали в момент слабости: «У меня сегодня болит весь человек». Тем самым он хотел показать, что отделяет свое тело от силы духа, что его дух не имеет ничего общего с мучениями тела и слабостью.

Возможно, что ощущения, которые давала ему болезнь, трансформировались в рассуждения садовника («Год садовника»): «Если бы человек-садовник возникал с сотворения мира путем естественного отбора, то он, наверное, превратился в какого-нибудь беспозвоночного. Для чего вообще садовнику спина? Похоже, лишь для того, чтобы время от времени распрямлять ее, говоря: „Ох, ну и болит же у меня спина!“ Что касается ног, их можно складывать по-разному: можно сидеть на корточках, стоять на коленях, убрать ноги под себя, в конце концов даже заправить за шею; пальцы — хороший инструмент для проделывания ямок, ладони растирают комки, а голова служит для подвешивания трубки; лишь хребет остается той неподдающейся штукой, которую садовник безуспешно пытается надлежащим образом согнуть. У садовых улиток тоже нет спины».

Будучи сам к себе твердым и безжалостным, он хотел, чтобы и другие не поддавались бесплодному самокопанию и жалости к себе: «В человеке должен быть кусок горного хрусталя, что-то гладкое, чистое, что ни с чем не смешивается и к чему ничто не может прилипнуть…»

Брат его Йозеф незадолго до своей кончины написал книгу о Кареле «Хромой путник». Заканчивается она пронзительно: «Хромой путник? …он символизировал для меня куда-то идущего человека. Но небольшая хромота ему нипочем, может, она даже подсказывает ему, чтобы он шел не тем путем, что другие. Ба! Да он идет тяжелее и медленнее, чем многие… и наблюдает… Так из-за своей более короткой ноги, которая осложнила ему жизненный путь, в то же время жизнь кое-что ему и дала».

Автор детективно-философских рассказов, полных метких наблюдений над человеческой природой, писатель-авангардист, одним из первых описавших в художественной литературе трагедию «Титаника», переводчик французской поэзии, в том числе и Гийома Аполлинера, с которого, собственно, начался невиданный взлет чешской поэзии 20-го века, философ, многие идеи которого актуальны и в современном мире — Карел Чапек скончался 25 декабря 1938 года в Праге. По легенде, предчувствуя беды, которые грядут в Чехословакии, он отправился в храм святого Вита и целую ночь молился там в неотапливаемом огромном зале. (Чапек — скептик и агностик — вообще не страдал особой религиозностью.) После этого писатель заболел воспалением легких, и через неделю его не стало. Известно, что смерть спасла его от репрессий, последовавших после захвата Праги нацистами.

Смерть и вправду была к нему милосердной. Чапек тихо угас в своем доме, когда по городу плыл аромат медовых пряников с корицей, чешские хозяйки с особой тщательностью взбивали тесто для пражского торта, а дети распаковывали рождественские подарки. Город наводил на себя красоту, и озябшие звезды прижимались к окнам, чтобы отразиться на хвойных ветках. До начала Второй мировой войны оставалось чуть меньше года…

…И чуть больше 25 лет оставалось до того дня, когда смешливая студентка из советской республики Азербайджан везла на память из Праги фарфоровую лохматую собачку, вазу-лодку из разноцветного стекла, панно «Памятник Шопену» и маленькую книжку на непонятном языке. Все эти вещи живы и поныне. Нет лишь писателя, чьи рассказы вдохновенно читала моя мама, и ее самой. А эти нехитрые сувениры так и остались в моем доме как последнее ее «прости», влюбленное в Чехословакию.